Владимир Михановский - Гостиница «Сигма» [Сборник]
— Стачка! — крикнул тот на ходу и улыбнулся Орту. Орт подошел к Леону.
— Я знал, что ты вернешься к нам, — сказал старый докер и хлопнул Орта по плечу здоровой рукой.
— Кажется, я поспел вовремя, — произнес Орт.
— Не клеится у нас дело, — с досадой сказал Леон, глядя, как двое мальчишек старательно, но неумело пытаются вкатить пустой бочонок на верх баррикады.
Глаза Орта кого-то искали в калейдоскопе знакомых лиц.
— Порядка нет, — продолжал Леон. — Молодняк не обстрелян. Теряются под огнем. Если полиция сумеет разогнать стачку — нам несдобровать.
Как бы в подтверждение слов Леона, издалека грянул дружный оружейный залп. Одна пуля ударила в камень у ног Орта, выбив почти незаметную при дневном свете искру.
— Мы отступали сколько могли, — сказал старый Леон. — Дальше отходить некуда. Позади море. Нас прижали к молу. Теперь иные норовят убежать, спрятаться, чтобы где-нибудь под кустом переждать бурю. Не понимают, что поодиночке с нами легче всего справиться.
Орт поднял голову и неожиданно для самого себя запел. Так поет стрела, пущенная тугой тетивой. Так поет птица, встречая первый луч солнца.
Песня, сочиненная Ортом, была всем в гавани знакома. В ней говорилось о рыбаке, унесенном шквалом в открытое море, о долгой борьбе с разнузданной стихией, о сорванном парусе и гнущихся веслах. В ней говорилось о зорких глазах, крепких руках и храбром сердце, победившем непогоду.
Люди подхватили песню — так пересохшая пашня впитывает первые капли дождя.
И те, кто норовил было улизнуть под шумок с площади, выбрать местечко потише, подхватывали песню, и взгляд их твердел, а мышцы наливались силой.
Песня умолкла. Орт увидел счастливые глаза Люсинды. Он понял, что мог бы и без Лабиринта определить свое место в жизни. Лабиринт казался смутным, далеким, нереальным. Да полно, был ли он там, в Лабиринте?
— Ты ранен? — с тревогой спросила Люсинда, взяв Орта за руку.
Орт посмотрел на опаленный рукав своей рубашки и ничего не ответил.
«АНИТРА» РАСПРЕДЕЛЯЕТ ЛАВРЫ
После того как термоионная, с блуждающей запятой, «Анитра», проанализировав «Кориолана» и «Двенадцатую ночь», окончательно установила авторство Шекспира, до этого многократно оспаривавшееся, репутация ее поднялась на недосягаемую высоту. Для «Анитры» не составило труда определить среднюю длину слов и строк «Илиады» и «Одиссеи», и из полученных цифр следовало как дважды два, что написал эти поэмы не коллектив авторов, как предполагали иные ученые, а один-единственный человек — Гомер.
Об «Анитре» разговор впереди. Что же касается ее обладателя, о нем можно сказать немного. Абор Исав представлял собой широколицего мужчину неопределенного возраста. Бог весть почему он мнил себя поэтом, мало того — поэтом великим. Правда, не признанным еще в таком качестве, но какое это имеет значение? Толпа признает гения не сразу, что видно на примере тех же Шекспира и Гомера.
Правда, в течение долгих веков признание гения происходило, так сказать, кустарно: в оценке великих произведений господствовала вкусовщина. «Мне нравится» или «мне не нравится» — дальше этого дело не шло. Нравится большинству — и автор становился признанным. Не нравится — и его забрасывали гнилыми персиками, или апельсинами, или тухлыми помидорами, в зависимости от географической широты и климата той местности, в которой происходило действие.
Однако Абору ли не знать, что человек — не более чем человек и ему — увы! — свойственно ошибаться. Разве мало история являет примеров того, как незаслуженно поднимались на щит произведения явно бездарные, в то время как заслуженные поэмы надолго, если не навсегда, погружались в ил забвения. Разве сам он, Абор Исав, не является иллюстрацией к этой справедливой, хотя и горькой, мысли?
Наконец-то наступил вожделенный миг, которого Абор ждал столько лет. Закончена поэма, которая должна поставить его в один ряд с лучшими творцами современности. Хотя какие же сейчас писатели? Так, бумагомараки…
Нет, он должен стать вровень с величайшими писателями века. А может, не только века, а всех времен?..
Абор придирчивым взглядом пробежал последнее четверостишие. Нет, что ни говори — это здорово. Какие звонкие созвучия! Таким рифмам позавидовал бы и Гомер. (Между нами говоря, старик и вовсе не смыслил в рифмовке. И вообще стоило бы разобраться: за что он увенчан лаврами?..) Абор повернул валик, вынул из машинки лист и залюбовался. Сколько информации несут эти строки! Таких сведений не вычитаешь и в энциклопедии. Здесь найдешь все — от средней температуры копакабанского пляжа в прошлом году до детального описания испытательных стрельбищ.
Правда, поэма несколько разбухла, и она стала похожей на гроссбух, но такой ли уж это недостаток? Многие классические вещи отнюдь не назовешь тощими.
И вот поэма закончена. Как пронзить взглядом пласты времени и узнать, получит ли поэма мировое признание?
Абору до смерти хотелось сейчас же, немедленно прочесть кому-нибудь свое творение и услышать отзыв, неважно какой. Шутка ли — только что завершен труд всей жизни!
Абор встал из-за стола и прошелся на руках. Он любил такой способ передвижения, когда его никто не видел.
Между тем «Анитра», уже успевшая привыкнуть к обезьяньим выходкам хозяина, без устали продолжала поглощать высящуюся перед ней горку литературы — на сей раз это были образчики санскритской письменности.
Подойдя к окну, Абор снова поставил себя с головы на ноги. Едва он успел это сделать, как дверь без стука отворилась и в комнату вошел Дон Фигль, едва ли не единственный, кто мог терпеть вздорный характер Абора.
— Ты что это раскраснелся? — спросил Дон подозрительно и потянул носом воздух: он знал о страсти Исава.
— На сей раз ты ошибся, — рассмеялся Абор. — У меня просто большая радость.
— А, — догадался Дон, — «Элегии дуду»?
Абор молча кивнул.
— Поздравляю с завершением, — пожал ему руку Дон Фнгль.
— Благодарю.
— Сколько строк?
— Не помню, — буркнул Абор. Великий поэт кривил душой: мог ли он хоть на миг забыть, что в поэме его, вместе с последней страницей, ровно пятьдесят четыре тысячи четыреста пятьдесят одна строка?!
Подсчет произвела «Анитра». А она, как известно, не ошибается…
— Дуся, не дуйся, — сказал Дон и присел к столу. Он побарабанил пальцами и спросил: — Что же теперь-то будешь делать?
Абор пожал плечами. Дон Фигль посмотрел на его скорбное лицо, и ему вдруг стало жаль Исава. Бедняга, видимо, жаждет похвалы, хотя бы и самой умеренной.
